Мне так никогда и не пришлось воспользоваться великолепным советом одного знаменитого автора, но я всё же им поделюсь.

Следите за отраслевой прессой. Когда редактор умирает, немедленно отправляйте ему свой шедевр с сопроводительным письмом, адресованным этому почившему редактору. Из письма должно быть ясно, что вы уже сотрудничаете, что-то вроде: «Дорогой Х, очень рад был получить ваше восхитительное письмо. Приятно, что вы заинтересовались моей книгой. Я внёс все изменения, о которых вы просили…»

Разумеется, упомянутого письма они не найдут. В издательствах ничего невозможно найти. Но кто-нибудь наверняка испугается и прочитает рукопись.

(Терри Пратчетт, писатель-фантаст)

Мои родители проповедовали набожность, любовь и смирение.

Я старался изо всех сил. Но пока в моём мире существовал бог, я не мог даже близко подойти к своей цели. Смирение всегда было недостаточно смиренным. Любовь была в любом случае — намного слабее любви Христа, святых или даже моей матери. А набожность отравлена тяжёлыми сомнениями.

Теперь, когда бога нет, я чувствую, что всё это — моё. Набожность перед жизнью. Смирение перед своей бессмысленной судьбой. И любовь к другим испуганным, измученным, жестоким детям.

(Ингмар Бергман, мемуары “Картины”)

Посмотрите только, как прекрасна, как обольстительна жизнь!

О радость, о божественная красота жизни! Смотрите: голубое небо, вечернее солнце, тихая вода – ведь дрожишь от восторга, когда на них смотришь. Ах, как всё чудесно, как всё нежно и счастливо!

Нет, если я попаду под поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колёса, и если в этот последний миг меня спросят: «Ну что, и теперь жизнь прекрасна?» – я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как она прекрасна!»

Главное – не бойтесь вы жизни: она весёлая, занятная, чудная штука – эта жизнь. Смело ныряйте в жизнь, она вас не обманет.

(Александр Куприн, “Поединок”)

Путь Диогена к философии был витиеват.

Начинал он фальшивомонетчиком, к чему его подтолкнуло предсказание одной жрицы. Та посоветовала провести «переоценку ценностей», а Диоген воспринял это слишком буквально.

Однако закон этого кейса не понял и Диогену пришлось пуститься в бега из родного города. Так он оказался Афинах, где прославился как странный человек, занимающийся рукоблудством на глазах у всех и живущий в бочке. За такую неприглядную жизнь местные станут называть его собакой.

Но будущие поколения скажут, что это был не маргинал с хорошо подвешенным языком, а непризнанный философ. Или, как примирительно скажет Платон, — «Сократ, сошедший с ума». Пересмотрят также и смысл обращения “пёс”, которое теперь будет символизировать близость философа к природе и его открытость.

Так что когда в следующий раз увидите, как кто-то сомнительного вида высматривает что-то на земле с фонариком среди бела дня, не спешите делать поспешных выводов.

Может, он, как когда-то и Диоген с фонарём, тоже тщетно «ищет человека».

Елена Пономарёва отдала Анатолию Кони всю свою жизнь с 18 лет.

Но я величайшим проявлением самоотверженности с её стороны всё же считаю выслушивание всех анекдотов Анатолия Фёдоровича.

Это было и вправду патетично. Старик уже не вырабатывал ничего нового. На каждый случай жизни у него был излюбленный эпизод из биографии Тургенева, Толстого, Лажечникова, Стасюлевича и т. д.— и вот она, слушая, как он сообщает кому-нибудь эти закостеневшие сведения, всегда так хохотала в наиболее ударных местах анекдота, как будто слышала всё это впервые.

Султанова мне как-то сказала, что она даже беседовала с Еленой Васильевной на эту деликатную тему и та ответила:

«Ведь слушаете же вы Шопена — снова и снова всё с тем же восторгом».

(Корней Чуковский, из воспоминаний)

Поэт Джакомо Леопарди почти всегда ел в одиночестве. «Зрелище человека, испытывающего физическое удовольствие, отвратительно для окружающих», – говорил он.

Когда-то было много добрых людей.

Мало того, даже злые притворялись добрыми, потому что так полагалось.

Отсюда и лицемерие, и фальшь — великие пороки прошлого, разоблачённые критическим реализмом в конце девятнадцатого века. Результат этих разоблачений оказался неожиданным: добряки вывелись.

Ведь доброта не только врождённое качество — её нужно культивировать, а это делают, когда на неё есть спрос.

(Надежда Мандельштам, из воспоминаний)

Что Гитлер по-настоящему любил делать, так это смотреть фильмы.

Почти каждую ночь ему в личном кинозале показывали очередную картину. Но он новинкам иногда предпочитал своего любимого “Кинг-Конга”, которого прокручивал по два-три раз.

Это была история, насколько я помню, о гигантской обезьяне, у которой возникла какая-то фрейдистская нежность к женщине-человеку, бывшей чуть больше, чем его рука, а потом обезьянка взбесилась.

Жуткая история, но Гитлера она совершенно завораживала. Он говорил о ней целыми днями.

(Эрнст Ганфштенгль, “Воспоминания сподвижника фюрера”)

В 1929 году Александру Флемингу удалось выделить пенициллин, сильное противоинфекционное средство.

Что тогда, что сейчас маркетологи и их жертвы не особо отличались, так что тут же на рынке товаров появились всякие мази, глазные капли, лосьоны, таблетки и косметические кремы с пенициллином, не имеющие, тем не менее, никакого отношения к новому антибиотику.

Флеминга однако это забавляло, и он как-то сказал своему знакомому: «Не представляю себе, что они ещё придумают. Меня не удивит, если в продажу будет выпущена губная помада с пенициллином». Знакомый в ответ предложил рекламный слоган для неё:

«Целуйте кого хотите, где хотите, как хотите, и вы избежите неприятных последствий (за исключением брака)».

Как и все актёры, Фредерик Леметр был тщеславен. Но иногда — слишком.

Так, он однажды возмутился тем, что его имя напечатано на афише недостаточно крупными буквами. «Но, господин Фредерик, – попыталась его образумить администрация театра, – где же прикажете тогда печатать имена остальных?»

Попытка не удалось. «С той стороны, где клей», – ответил Фредерик.

Бог умер в Освенциме

Эли Визель свои детские годы жил только Богом: всё его существование определялось наукой Талмуда, и он мечтал, став постарше, приобщиться к тайнам каббалы.

Однако в 16 лет Визель попал в Освенцим, а затем в Бухенвальд. Уже в самую первую ночь пребывания в лагере смерти, глядя на уходящие в небо клубы черного дыма из труб крематория, куда вскоре швырнут тела его матери и сестры, Эли понял, что в этом огне навеки сгорела и его вера.

«Никогда мне не забыть той ночной тишины, навсегда лишившей меня воли к жизни. Никогда мне не забыть эти минуты, убившие во мне моего Бога и мою душу, обратившие в прах мои мечты», — вспоминал он позднее.

Однажды гестаповцы вешали ребенка. Поднимаясь на виселицу, мальчик молчал. Он казался спокойным, только был смертельно бледен. Кто-то из заключенных прошептал за спиной Визеля: «Где же Бог? Где же Он?» Ребенок умирал не менее получаса, а согнанных в кучу узников заставляли смотреть ему прямо в лицо. Тот же голос из-за спины простонал: «Где же теперь Бог?» И тут в душе Визеля раздался ответ: «Где Он? Вот Он — Он висит на этой виселице…»

Рассказывают, что однажды группа узников Освенцима устроила суд над Богом. Его обвинили в жестокости и предательстве. Оправданий Богу не нашлось, смягчающих обстоятельств не выявили; Он был признан виновным и заслуживающим смертной казни. Раввин зачитал приговор, а затем поднял голову и объявил, что суд окончен.

Ужасы Освенцима стали немым укором множеству традиционных представлений о Боге. Если этот Бог и правда всемогущ, Он, несомненно, мог бы предотвратить геноцид, но, раз Ему это не удалось, Он бессилен и, следовательно, никому не нужен. Если же Он мог это сделать, но не пожелал, — тогда Он просто чудовище.

Евреи не могли больше верить в того библейского Господа, который погиб в Освенциме.

На фото Эли Визель шестой во втором ряду от пола.

Успеху все возрасты покорны

В школьные годы Уинстон Черчилль не отличался примерным поведением, за что неоднократно подвергался распространённым тогда телесным наказаниям.

Закончив школу, он решает поступить в Королевское военное училище, однако получилось у него это только с третьей попытки, несмотря на усердную работу с репетиторами. И то, Уинстону не хватило 18 баллов для поступления в престижный пехотный класс, из-за чего парня сперва зачислили в курсанты-кавалеристы. Но после того, как несколько претендентов, показавших лучшие результаты, отказались от поступления, его всё же перевели в пехотный класс.

Уинстон спешит сообщить об этом отцу, написав в письме, как он рад и пообещав стараться изо всех сил. Но отец не разделяет его чувств, сказав в ответном письме, что разочарован в своём беспутном сыне: «Есть два способа выдержать экзамен. Один делает честь, другой — наоборот. Ты, к сожалению, выбрал второй».

Вспоминая обо всех неудачах своего детства и юности в 1946 году, когда он уже добился всего, чего хотел, Черчилль сказал:

«Ни один мальчик или девочка не должны опускать руки из-за отсутствия успехов в юности. Напротив, нужно неутомимо и упорно добиваться своего и наверстывать упущенное время».

Эта бабёнка Жорж Санд – прюдом безнравственности.

В понятиях о нравственности у неё точно такая же глубина суждений и тонкость чувств, как у привратниц и женщин лёгкого поведения.

Она глупа, тяжеловесна, болтлива. Она также никогда не была творческой натурой. Пишет в пресловутом текучем стиле, столь любезном обывателям. То, что несколько мужчин смогли влюбиться в это отхожее место, вполне доказывает падение мужчин нашего века. Не могу без содрогания думать об этой тупой твари.

Если бы я её встретил, то не удержался бы и запустил кропилом ей в голову.

(Шарль Бодлер, французский поэт)

Шарль Бодлер считал бельгийцев поголовно тупыми.

В качестве аргумента в пользу этого тезиса поэт приводил эпизод, когда самолично распространял слух о том, что он адепт однополой любви и...:

«Они мне поверили!»

«Приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: “Всё равно ты то же самое сделаешь”»

— Лиля Брик, из дневника

Эпоха кочегаров-рокеров

В 1980-е годы в СССР начал нарастать и распространяться феномен отказа от серьёзной профессиональной карьеры ради работы кочегаром, сторожем или дворником.

Связан он во многом был с борьбой власти против тунеядства, которая тогда как раз усилилась. В случае, если человек не был официально трудоустроен в течение четырёх месяцев, то ему грозили исправительные работы или, в редких случаях, даже тюремное заключение. Любые же варианты оплачиваемой самозанятости также рассматривались как тунеядство.

Потому и заиграла разноцветными красками работа тем же кочегаром, когда человек был официально трудоустроен, но при этом занят всего две-три смены в неделю с минимальными служебными обязанностями и без необходимости посещать собрания, демонстрации и другие общественные мероприятия.

И хотя на этой работе человек получал минимум официально допустимой зарплаты (где-то 60 — 70 рублей в месяц), она давала огромное количество свободного времени, которое можно было посвятить писательству, музыке и прочим занятиям.

Тогда же рок-музыкантов и стали называть «кочегарами-рокерами», а Виктор Цой даже посвятил этой профессии песню “Я хочу быть кочегаром”.

В 1836 году Александр Дюма-отец написал пьесу “Кин, или Беспутство и гениальность”.

Директор театра, в которой её собирались поставить, обещал автору тысячу франков премии, если двадцать пять первых представлений “Кина” дадут шестьдесят тысяч франков.

В вечер двадцать пятого представления Дюма вошёл к нему в кабинет и потребовал премию. «Вам не повезло, – сказал директор, который только что закончил подсчёты. – У нас всего 59997 франков».

Тогда Дюма занял у него двадцать франков, кинулся в кассу и купил билет в партер за пять франков. «Теперь у вас 60002 франка», – сказал он.

И получил премию.

«Я вообще по природе застенчив. Я ненавижу физическое внимание. Для меня это пытка. Поэтому я в солнцезащитных очках на интервью и фотографиях — потому что это единственный способ сфотографироваться без того, чтобы меня фотографировали, если вы понимаете, о чём я»

— Виктор Пелевин, из интервью

У меня было очень много детских страхов.

Только мучительных, а не просто каких-то испугов. По-настоящему мучительных. Я думал: «Это не то, чем оно кажется» — и мучился.

В какой-то момент я понял, что прямо под оболочкой внешнего мира существует другой мир, а если копнуть глубже, там будут проявляться всё новые миры. Я знал это ещё ребенком, но не мог доказать. Это были просто ощущения. В голубом небе и цветах заключена благодать, но иная сила — дикая боль и разложение — в равной мере содержится повсюду.

И я не один это ощущаю. Люди чувствуют, что снаружи дома — и, к сожалению, в большинстве случаев даже внутри — скапливаются проблемы, с которыми придётся иметь дело.

И самообман тут не поможет.

(Дэвид Линч, из интервью)