Мои родители проповедовали набожность, любовь и смирение.

Я старался изо всех сил. Но пока в моём мире существовал бог, я не мог даже близко подойти к своей цели. Смирение всегда было недостаточно смиренным. Любовь была в любом случае — намного слабее любви Христа, святых или даже моей матери. А набожность отравлена тяжёлыми сомнениями.

Теперь, когда бога нет, я чувствую, что всё это — моё. Набожность перед жизнью. Смирение перед своей бессмысленной судьбой. И любовь к другим испуганным, измученным, жестоким детям.

(Ингмар Бергман, мемуары “Картины”)

Посмотрите только, как прекрасна, как обольстительна жизнь!

О радость, о божественная красота жизни! Смотрите: голубое небо, вечернее солнце, тихая вода – ведь дрожишь от восторга, когда на них смотришь. Ах, как всё чудесно, как всё нежно и счастливо!

Нет, если я попаду под поезд, и мне перережут живот, и мои внутренности смешаются с песком и намотаются на колёса, и если в этот последний миг меня спросят: «Ну что, и теперь жизнь прекрасна?» – я скажу с благодарным восторгом: «Ах, как она прекрасна!»

Главное – не бойтесь вы жизни: она весёлая, занятная, чудная штука – эта жизнь. Смело ныряйте в жизнь, она вас не обманет.

(Александр Куприн, “Поединок”)

Путь Диогена к философии был витиеват.

Начинал он фальшивомонетчиком, к чему его подтолкнуло предсказание одной жрицы. Та посоветовала провести «переоценку ценностей», а Диоген воспринял это слишком буквально.

Однако закон этого кейса не понял и Диогену пришлось пуститься в бега из родного города. Так он оказался Афинах, где прославился как странный человек, занимающийся рукоблудством на глазах у всех и живущий в бочке. За такую неприглядную жизнь местные станут называть его собакой.

Но будущие поколения скажут, что это был не маргинал с хорошо подвешенным языком, а непризнанный философ. Или, как примирительно скажет Платон, — «Сократ, сошедший с ума». Пересмотрят также и смысл обращения “пёс”, которое теперь будет символизировать близость философа к природе и его открытость.

Так что когда в следующий раз увидите, как кто-то сомнительного вида высматривает что-то на земле с фонариком среди бела дня, не спешите делать поспешных выводов.

Может, он, как когда-то и Диоген с фонарём, тоже тщетно «ищет человека».

Елена Пономарёва отдала Анатолию Кони всю свою жизнь с 18 лет.

Но я величайшим проявлением самоотверженности с её стороны всё же считаю выслушивание всех анекдотов Анатолия Фёдоровича.

Это было и вправду патетично. Старик уже не вырабатывал ничего нового. На каждый случай жизни у него был излюбленный эпизод из биографии Тургенева, Толстого, Лажечникова, Стасюлевича и т. д.— и вот она, слушая, как он сообщает кому-нибудь эти закостеневшие сведения, всегда так хохотала в наиболее ударных местах анекдота, как будто слышала всё это впервые.

Султанова мне как-то сказала, что она даже беседовала с Еленой Васильевной на эту деликатную тему и та ответила:

«Ведь слушаете же вы Шопена — снова и снова всё с тем же восторгом».

(Корней Чуковский, из воспоминаний)

Поэт Джакомо Леопарди почти всегда ел в одиночестве. «Зрелище человека, испытывающего физическое удовольствие, отвратительно для окружающих», – говорил он.

Когда-то было много добрых людей.

Мало того, даже злые притворялись добрыми, потому что так полагалось.

Отсюда и лицемерие, и фальшь — великие пороки прошлого, разоблачённые критическим реализмом в конце девятнадцатого века. Результат этих разоблачений оказался неожиданным: добряки вывелись.

Ведь доброта не только врождённое качество — её нужно культивировать, а это делают, когда на неё есть спрос.

(Надежда Мандельштам, из воспоминаний)

Что Гитлер по-настоящему любил делать, так это смотреть фильмы.

Почти каждую ночь ему в личном кинозале показывали очередную картину. Но он новинкам иногда предпочитал своего любимого “Кинг-Конга”, которого прокручивал по два-три раз.

Это была история, насколько я помню, о гигантской обезьяне, у которой возникла какая-то фрейдистская нежность к женщине-человеку, бывшей чуть больше, чем его рука, а потом обезьянка взбесилась.

Жуткая история, но Гитлера она совершенно завораживала. Он говорил о ней целыми днями.

(Эрнст Ганфштенгль, “Воспоминания сподвижника фюрера”)

В 1929 году Александру Флемингу удалось выделить пенициллин, сильное противоинфекционное средство.

Что тогда, что сейчас маркетологи и их жертвы не особо отличались, так что тут же на рынке товаров появились всякие мази, глазные капли, лосьоны, таблетки и косметические кремы с пенициллином, не имеющие, тем не менее, никакого отношения к новому антибиотику.

Флеминга однако это забавляло, и он как-то сказал своему знакомому: «Не представляю себе, что они ещё придумают. Меня не удивит, если в продажу будет выпущена губная помада с пенициллином». Знакомый в ответ предложил рекламный слоган для неё:

«Целуйте кого хотите, где хотите, как хотите, и вы избежите неприятных последствий (за исключением брака)».

Как и все актёры, Фредерик Леметр был тщеславен. Но иногда — слишком.

Так, он однажды возмутился тем, что его имя напечатано на афише недостаточно крупными буквами. «Но, господин Фредерик, – попыталась его образумить администрация театра, – где же прикажете тогда печатать имена остальных?»

Попытка не удалось. «С той стороны, где клей», – ответил Фредерик.

Бог умер в Освенциме

Эли Визель свои детские годы жил только Богом: всё его существование определялось наукой Талмуда, и он мечтал, став постарше, приобщиться к тайнам каббалы.

Однако в 16 лет Визель попал в Освенцим, а затем в Бухенвальд. Уже в самую первую ночь пребывания в лагере смерти, глядя на уходящие в небо клубы черного дыма из труб крематория, куда вскоре швырнут тела его матери и сестры, Эли понял, что в этом огне навеки сгорела и его вера.

«Никогда мне не забыть той ночной тишины, навсегда лишившей меня воли к жизни. Никогда мне не забыть эти минуты, убившие во мне моего Бога и мою душу, обратившие в прах мои мечты», — вспоминал он позднее.

Однажды гестаповцы вешали ребенка. Поднимаясь на виселицу, мальчик молчал. Он казался спокойным, только был смертельно бледен. Кто-то из заключенных прошептал за спиной Визеля: «Где же Бог? Где же Он?» Ребенок умирал не менее получаса, а согнанных в кучу узников заставляли смотреть ему прямо в лицо. Тот же голос из-за спины простонал: «Где же теперь Бог?» И тут в душе Визеля раздался ответ: «Где Он? Вот Он — Он висит на этой виселице…»

Рассказывают, что однажды группа узников Освенцима устроила суд над Богом. Его обвинили в жестокости и предательстве. Оправданий Богу не нашлось, смягчающих обстоятельств не выявили; Он был признан виновным и заслуживающим смертной казни. Раввин зачитал приговор, а затем поднял голову и объявил, что суд окончен.

Ужасы Освенцима стали немым укором множеству традиционных представлений о Боге. Если этот Бог и правда всемогущ, Он, несомненно, мог бы предотвратить геноцид, но, раз Ему это не удалось, Он бессилен и, следовательно, никому не нужен. Если же Он мог это сделать, но не пожелал, — тогда Он просто чудовище.

Евреи не могли больше верить в того библейского Господа, который погиб в Освенциме.

На фото Эли Визель шестой во втором ряду от пола.

Успеху все возрасты покорны

В школьные годы Уинстон Черчилль не отличался примерным поведением, за что неоднократно подвергался распространённым тогда телесным наказаниям.

Закончив школу, он решает поступить в Королевское военное училище, однако получилось у него это только с третьей попытки, несмотря на усердную работу с репетиторами. И то, Уинстону не хватило 18 баллов для поступления в престижный пехотный класс, из-за чего парня сперва зачислили в курсанты-кавалеристы. Но после того, как несколько претендентов, показавших лучшие результаты, отказались от поступления, его всё же перевели в пехотный класс.

Уинстон спешит сообщить об этом отцу, написав в письме, как он рад и пообещав стараться изо всех сил. Но отец не разделяет его чувств, сказав в ответном письме, что разочарован в своём беспутном сыне: «Есть два способа выдержать экзамен. Один делает честь, другой — наоборот. Ты, к сожалению, выбрал второй».

Вспоминая обо всех неудачах своего детства и юности в 1946 году, когда он уже добился всего, чего хотел, Черчилль сказал:

«Ни один мальчик или девочка не должны опускать руки из-за отсутствия успехов в юности. Напротив, нужно неутомимо и упорно добиваться своего и наверстывать упущенное время».

Эта бабёнка Жорж Санд – прюдом безнравственности.

В понятиях о нравственности у неё точно такая же глубина суждений и тонкость чувств, как у привратниц и женщин лёгкого поведения.

Она глупа, тяжеловесна, болтлива. Она также никогда не была творческой натурой. Пишет в пресловутом текучем стиле, столь любезном обывателям. То, что несколько мужчин смогли влюбиться в это отхожее место, вполне доказывает падение мужчин нашего века. Не могу без содрогания думать об этой тупой твари.

Если бы я её встретил, то не удержался бы и запустил кропилом ей в голову.

(Шарль Бодлер, французский поэт)

Шарль Бодлер считал бельгийцев поголовно тупыми.

В качестве аргумента в пользу этого тезиса поэт приводил эпизод, когда самолично распространял слух о том, что он адепт однополой любви и...:

«Они мне поверили!»

«Приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: “Всё равно ты то же самое сделаешь”»

— Лиля Брик, из дневника

Эпоха кочегаров-рокеров

В 1980-е годы в СССР начал нарастать и распространяться феномен отказа от серьёзной профессиональной карьеры ради работы кочегаром, сторожем или дворником.

Связан он во многом был с борьбой власти против тунеядства, которая тогда как раз усилилась. В случае, если человек не был официально трудоустроен в течение четырёх месяцев, то ему грозили исправительные работы или, в редких случаях, даже тюремное заключение. Любые же варианты оплачиваемой самозанятости также рассматривались как тунеядство.

Потому и заиграла разноцветными красками работа тем же кочегаром, когда человек был официально трудоустроен, но при этом занят всего две-три смены в неделю с минимальными служебными обязанностями и без необходимости посещать собрания, демонстрации и другие общественные мероприятия.

И хотя на этой работе человек получал минимум официально допустимой зарплаты (где-то 60 — 70 рублей в месяц), она давала огромное количество свободного времени, которое можно было посвятить писательству, музыке и прочим занятиям.

Тогда же рок-музыкантов и стали называть «кочегарами-рокерами», а Виктор Цой даже посвятил этой профессии песню “Я хочу быть кочегаром”.

В 1836 году Александр Дюма-отец написал пьесу “Кин, или Беспутство и гениальность”.

Директор театра, в которой её собирались поставить, обещал автору тысячу франков премии, если двадцать пять первых представлений “Кина” дадут шестьдесят тысяч франков.

В вечер двадцать пятого представления Дюма вошёл к нему в кабинет и потребовал премию. «Вам не повезло, – сказал директор, который только что закончил подсчёты. – У нас всего 59997 франков».

Тогда Дюма занял у него двадцать франков, кинулся в кассу и купил билет в партер за пять франков. «Теперь у вас 60002 франка», – сказал он.

И получил премию.

«Я вообще по природе застенчив. Я ненавижу физическое внимание. Для меня это пытка. Поэтому я в солнцезащитных очках на интервью и фотографиях — потому что это единственный способ сфотографироваться без того, чтобы меня фотографировали, если вы понимаете, о чём я»

— Виктор Пелевин, из интервью

У меня было очень много детских страхов.

Только мучительных, а не просто каких-то испугов. По-настоящему мучительных. Я думал: «Это не то, чем оно кажется» — и мучился.

В какой-то момент я понял, что прямо под оболочкой внешнего мира существует другой мир, а если копнуть глубже, там будут проявляться всё новые миры. Я знал это ещё ребенком, но не мог доказать. Это были просто ощущения. В голубом небе и цветах заключена благодать, но иная сила — дикая боль и разложение — в равной мере содержится повсюду.

И я не один это ощущаю. Люди чувствуют, что снаружи дома — и, к сожалению, в большинстве случаев даже внутри — скапливаются проблемы, с которыми придётся иметь дело.

И самообман тут не поможет.

(Дэвид Линч, из интервью)

Судьба пса из фильма “Белый Бим Чёрное Ухо” (1977) оказалась такой же тяжёлой, как и у его персонажа.

Хозяин Стива, отдав своего питомца для участия в кинокартине, так ни разу и не навестил его на площадке, хотя длился съёмочный процесс больше года. Вячеслав Тихонов, исполнивший роль Ивана Ивановича, вспоминал: «Он очень тосковал по своему хозяину, который сдал нам его на полтора года напрокат».

На съёмках же Стив или, как его все его называли, Стёпка был настоящим трудягой, но, как вспоминал кинолог Виктор Сомов, одна из сцен далась ему нелегко: та, в которой Ивана Ивановича забирают на скорой помощи, а Бим с тревогой наблюдает за происходящим. «Дело в том, что собаки не могут играть или что-то изображать. Они всегда правдивы в своих чувствах и поступках», — сказал Сомов, заметив, что Стив должен был по-настоящему полюбить Тихонова. Чтобы это произошло, актёр брал его с собой на охоту и каждый раз гулял с ним до начала рабочего дня. Перед съёмками эпизода Стёпку специально разлучили с актёром. В итоге сцену сняли буквально с первого дубля.

Однако после окончания работы над фильмом, хозяин Стёпы так и не объявился. Съёмочная группа стала решать, что они будут делать с псом, и Тихонов решил взять его к себе. Но прожил актёр со Стёпой не долго и псу снова подыскали нового хозяина.

Новым владельцем стал тот самый дрессировщик, который с радостью принял Стёпу к себе. Однако пёс сильно тосковал по своему второму хозяину и уже через неделю после переезда в новый дом умер.

Так что, если подумать, Стёпка-Стив не играл в фильме, а был там самим собой.