Мне тридцать девять, и у меня есть всё: работа, семья, двое детей, дом в Подмосковье. Обычная жизнь обычного человека. Но как-то раз я лёг в больницу на плановую операцию, и всё пошло совсем не так, как ожидалось.
Это была всего лишь гастроскопия. Жена уговорила меня пройти обследование: мол, «всё-таки почти сорок, надо за здоровьем следить». Ну, надо так надо. Я особо не переживал, пока не оказался на кушетке, под холодным светом ламп операционной. Медсестра поправила маску с наркозом, и я провалился в темноту.
Когда я открыл глаза, всё вокруг выглядело… странно. Палата была не той, в которой я лежал до операции. Потолок потрескавшийся, стены выкрашены в неприятный серо-зелёный цвет, характерный для старых советских больниц. На окнах висели какие-то полусгнившие жалюзи.
Я вызвал медсестру, но вместо привычного доброжелательного лица меня встретила женщина с напряжённым взглядом. На мой вопрос, где я, она ответила коротко:
— Вы в городской больнице №7 имени Святого Саввы. Отдыхайте.
Святого Саввы? Странное название для больницы, не находите? Но в тот момент мне было не до размышлений.
Поначалу всё казалось обычным: врачи заходили, проверяли показатели, ставили капельницы. Только атмосфера была какой-то... гнетущей. Коридоры пустые, словно больница вымерла. Иногда я слышал, как за стеной что-то шуршит или скрипит, но выглядывал — никого.
Ночью стало хуже. В первый раз я увидел её. Женщину с обожжённым лицом. Она стояла у стены напротив моей кровати, смотрела на меня пустыми глазами и ничего не говорила. Как только я закричал, она исчезла.
На утро я спросил у медсестры про ту женщину, но она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.
— У нас таких пациентов нет, — сказала она и ушла.
Каждый день становился всё более невыносимым. Коридоры больницы растягивались, как в дурном сне. Врачи задавали вопросы, которые выводили из себя: «Чувствуете ли вы вину за свои поступки?», «Какой ваш самый страшный страх?», «Вы понимаете, что с вами происходит?».
Я пытался выйти наружу, найти дверь, окно — хоть что-то, что ведёт за пределы этого места. Но каждый раз я возвращался в свою палату. А ночами всё чаще видел её. Она просто стояла и молчала.
Однажды я услышал разговор врачей. Они не заметили меня за дверью.
— Ему осталось недолго, — сказал один. — Если не выберется сейчас, останется здесь навсегда.
Я должен был выбраться.
В ту ночь я вновь оказался перед зеркалом. В отражении был не я, а какая-то измождённая тень. Вдруг зеркало треснуло, и из его глубины раздался голос:
— Иван, ты застрял. Ты боишься признать свои ошибки. Но ты можешь вернуться, если отпустишь их.
Я вспомнил всё. Ссоры с женой. Дни, которые я проводил на работе, вместо того чтобы быть с детьми. Обиды, которые я нанёс друзьям. Всё это стало моим грузом, тем, что держало меня здесь.
Я закрыл глаза и сказал:
— Я прощаю себя. И прошу прощения у тех, кого обидел.
Когда я открыл глаза, я был в больничной палате. Настоящей. Белой, чистой. Настоящая медсестра проверяла капельницу, а в углу стояла жена, вся в слезах.
— Ты...
Продолжение