Как и все актёры, Фредерик Леметр был тщеславен. Но иногда — слишком.

Так, он однажды возмутился тем, что его имя напечатано на афише недостаточно крупными буквами. «Но, господин Фредерик, – попыталась его образумить администрация театра, – где же прикажете тогда печатать имена остальных?»

Попытка не удалось. «С той стороны, где клей», – ответил Фредерик.

Бог умер в Освенциме

Эли Визель свои детские годы жил только Богом: всё его существование определялось наукой Талмуда, и он мечтал, став постарше, приобщиться к тайнам каббалы.

Однако в 16 лет Визель попал в Освенцим, а затем в Бухенвальд. Уже в самую первую ночь пребывания в лагере смерти, глядя на уходящие в небо клубы черного дыма из труб крематория, куда вскоре швырнут тела его матери и сестры, Эли понял, что в этом огне навеки сгорела и его вера.

«Никогда мне не забыть той ночной тишины, навсегда лишившей меня воли к жизни. Никогда мне не забыть эти минуты, убившие во мне моего Бога и мою душу, обратившие в прах мои мечты», — вспоминал он позднее.

Однажды гестаповцы вешали ребенка. Поднимаясь на виселицу, мальчик молчал. Он казался спокойным, только был смертельно бледен. Кто-то из заключенных прошептал за спиной Визеля: «Где же Бог? Где же Он?» Ребенок умирал не менее получаса, а согнанных в кучу узников заставляли смотреть ему прямо в лицо. Тот же голос из-за спины простонал: «Где же теперь Бог?» И тут в душе Визеля раздался ответ: «Где Он? Вот Он — Он висит на этой виселице…»

Рассказывают, что однажды группа узников Освенцима устроила суд над Богом. Его обвинили в жестокости и предательстве. Оправданий Богу не нашлось, смягчающих обстоятельств не выявили; Он был признан виновным и заслуживающим смертной казни. Раввин зачитал приговор, а затем поднял голову и объявил, что суд окончен.

Ужасы Освенцима стали немым укором множеству традиционных представлений о Боге. Если этот Бог и правда всемогущ, Он, несомненно, мог бы предотвратить геноцид, но, раз Ему это не удалось, Он бессилен и, следовательно, никому не нужен. Если же Он мог это сделать, но не пожелал, — тогда Он просто чудовище.

Евреи не могли больше верить в того библейского Господа, который погиб в Освенциме.

На фото Эли Визель шестой во втором ряду от пола.

Успеху все возрасты покорны

В школьные годы Уинстон Черчилль не отличался примерным поведением, за что неоднократно подвергался распространённым тогда телесным наказаниям.

Закончив школу, он решает поступить в Королевское военное училище, однако получилось у него это только с третьей попытки, несмотря на усердную работу с репетиторами. И то, Уинстону не хватило 18 баллов для поступления в престижный пехотный класс, из-за чего парня сперва зачислили в курсанты-кавалеристы. Но после того, как несколько претендентов, показавших лучшие результаты, отказались от поступления, его всё же перевели в пехотный класс.

Уинстон спешит сообщить об этом отцу, написав в письме, как он рад и пообещав стараться изо всех сил. Но отец не разделяет его чувств, сказав в ответном письме, что разочарован в своём беспутном сыне: «Есть два способа выдержать экзамен. Один делает честь, другой — наоборот. Ты, к сожалению, выбрал второй».

Вспоминая обо всех неудачах своего детства и юности в 1946 году, когда он уже добился всего, чего хотел, Черчилль сказал:

«Ни один мальчик или девочка не должны опускать руки из-за отсутствия успехов в юности. Напротив, нужно неутомимо и упорно добиваться своего и наверстывать упущенное время».

Эта бабёнка Жорж Санд – прюдом безнравственности.

В понятиях о нравственности у неё точно такая же глубина суждений и тонкость чувств, как у привратниц и женщин лёгкого поведения.

Она глупа, тяжеловесна, болтлива. Она также никогда не была творческой натурой. Пишет в пресловутом текучем стиле, столь любезном обывателям. То, что несколько мужчин смогли влюбиться в это отхожее место, вполне доказывает падение мужчин нашего века. Не могу без содрогания думать об этой тупой твари.

Если бы я её встретил, то не удержался бы и запустил кропилом ей в голову.

(Шарль Бодлер, французский поэт)

Шарль Бодлер считал бельгийцев поголовно тупыми.

В качестве аргумента в пользу этого тезиса поэт приводил эпизод, когда самолично распространял слух о том, что он адепт однополой любви и...:

«Они мне поверили!»

«Приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: “Всё равно ты то же самое сделаешь”»

— Лиля Брик, из дневника

Поиск идеальной книги среди множества неудачных вариантов может быть весьма утомительным 📚. При ярком желании погрузиться в увлекательный сюжет можно наткнуться на том серой скукоты😔.

Команда «litinmin» («литература за минуты») запустила одноименный канал, предлагающий краткие пересказы (саммари) книг — от классики до современных бестселлеров ✨
Здесь можно легко найти произведения, соответствующие вашему настроению или же просто расширить кругозор о литературе и ее авторах 🌍
Мы только начали, да и читающей публики не так и много, поэтому ваша подписка на канал будет лучшей мотивацией!

Эпоха кочегаров-рокеров

В 1980-е годы в СССР начал нарастать и распространяться феномен отказа от серьёзной профессиональной карьеры ради работы кочегаром, сторожем или дворником.

Связан он во многом был с борьбой власти против тунеядства, которая тогда как раз усилилась. В случае, если человек не был официально трудоустроен в течение четырёх месяцев, то ему грозили исправительные работы или, в редких случаях, даже тюремное заключение. Любые же варианты оплачиваемой самозанятости также рассматривались как тунеядство.

Потому и заиграла разноцветными красками работа тем же кочегаром, когда человек был официально трудоустроен, но при этом занят всего две-три смены в неделю с минимальными служебными обязанностями и без необходимости посещать собрания, демонстрации и другие общественные мероприятия.

И хотя на этой работе человек получал минимум официально допустимой зарплаты (где-то 60 — 70 рублей в месяц), она давала огромное количество свободного времени, которое можно было посвятить писательству, музыке и прочим занятиям.

Тогда же рок-музыкантов и стали называть «кочегарами-рокерами», а Виктор Цой даже посвятил этой профессии песню “Я хочу быть кочегаром”.

В 1836 году Александр Дюма-отец написал пьесу “Кин, или Беспутство и гениальность”.

Директор театра, в которой её собирались поставить, обещал автору тысячу франков премии, если двадцать пять первых представлений “Кина” дадут шестьдесят тысяч франков.

В вечер двадцать пятого представления Дюма вошёл к нему в кабинет и потребовал премию. «Вам не повезло, – сказал директор, который только что закончил подсчёты. – У нас всего 59997 франков».

Тогда Дюма занял у него двадцать франков, кинулся в кассу и купил билет в партер за пять франков. «Теперь у вас 60002 франка», – сказал он.

И получил премию.

«Я вообще по природе застенчив. Я ненавижу физическое внимание. Для меня это пытка. Поэтому я в солнцезащитных очках на интервью и фотографиях — потому что это единственный способ сфотографироваться без того, чтобы меня фотографировали, если вы понимаете, о чём я»

— Виктор Пелевин, из интервью

У меня было очень много детских страхов.

Только мучительных, а не просто каких-то испугов. По-настоящему мучительных. Я думал: «Это не то, чем оно кажется» — и мучился.

В какой-то момент я понял, что прямо под оболочкой внешнего мира существует другой мир, а если копнуть глубже, там будут проявляться всё новые миры. Я знал это ещё ребенком, но не мог доказать. Это были просто ощущения. В голубом небе и цветах заключена благодать, но иная сила — дикая боль и разложение — в равной мере содержится повсюду.

И я не один это ощущаю. Люди чувствуют, что снаружи дома — и, к сожалению, в большинстве случаев даже внутри — скапливаются проблемы, с которыми придётся иметь дело.

И самообман тут не поможет.

(Дэвид Линч, из интервью)

Судьба пса из фильма “Белый Бим Чёрное Ухо” (1977) оказалась такой же тяжёлой, как и у его персонажа.

Хозяин Стива, отдав своего питомца для участия в кинокартине, так ни разу и не навестил его на площадке, хотя длился съёмочный процесс больше года. Вячеслав Тихонов, исполнивший роль Ивана Ивановича, вспоминал: «Он очень тосковал по своему хозяину, который сдал нам его на полтора года напрокат».

На съёмках же Стив или, как его все его называли, Стёпка был настоящим трудягой, но, как вспоминал кинолог Виктор Сомов, одна из сцен далась ему нелегко: та, в которой Ивана Ивановича забирают на скорой помощи, а Бим с тревогой наблюдает за происходящим. «Дело в том, что собаки не могут играть или что-то изображать. Они всегда правдивы в своих чувствах и поступках», — сказал Сомов, заметив, что Стив должен был по-настоящему полюбить Тихонова. Чтобы это произошло, актёр брал его с собой на охоту и каждый раз гулял с ним до начала рабочего дня. Перед съёмками эпизода Стёпку специально разлучили с актёром. В итоге сцену сняли буквально с первого дубля.

Однако после окончания работы над фильмом, хозяин Стёпы так и не объявился. Съёмочная группа стала решать, что они будут делать с псом, и Тихонов решил взять его к себе. Но прожил актёр со Стёпой не долго и псу снова подыскали нового хозяина.

Новым владельцем стал тот самый дрессировщик, который с радостью принял Стёпу к себе. Однако пёс сильно тосковал по своему второму хозяину и уже через неделю после переезда в новый дом умер.

Так что, если подумать, Стёпка-Стив не играл в фильме, а был там самим собой.

Хемингуэй оказал на наше творчество самое решительное влияние.

Он учил нас лаконизму, благодаря ему мы поняли, какую огромную роль играет в художественной литературе подтекст, «недосказанное». Помните его «теорию айсберга»?

Это довольно простая вещь. В одной из своих статей Хемингуэй сформулировал эту теорию примерно так. Никогда не надо описывать всё, что ты знаешь по поводу происходящего в романе. Сам ты, разумеется, должен знать ВСЁ, но читатель из этого должен видеть лишь небольшую часть, самую только верхушку айсберга («девять десятых айсберга скрыты под водой»), и по этой верхушке почувствовать и понять всё, что осталось от него, читателя, скрыто.

Это один из основных литературных принципов Хема: недоговоренность, недосказанность, уход в подтекст. Никогда не надо подробно объяснять и разжёвывать читателю всё, что касается переживаний и чувств героев.

Недосказанность производит гораздо большее впечатление, нежели самые подробные описания и разъяснения.

(Борис Стругацкий, писатель)

В основе книги “Превратности любви” событие, свидетелем которого мне довелось стать.

С одним из моих приятелей в Марокко случился сердечный приступ, и он упал в обморок, врач же без обиняков заявил, что жить ему осталось несколько часов. Придя в себя, обречённый собрал своих близких и сказал, что хочет остаться в их памяти таким, каким был на самом деле, после чего приступил к длинной публичной исповеди, как в русских романах. Волнение. Слёзы. Прощания. И наконец, ожидание скорой смерти.

Но смерть так и не наступила. И несчастный остался жить в окружении друзей, знавших о нём всю подноготную и не верящих больше в легенду, которую он создавал о себе прежде.

(Андре Моруа, французский писатель)

Юкио Мисима, “Золотой храм”

Моя любимая теория насчёт успеха “Бойцовского клуба”: книга понравилась потому, что костяк истории — рассказ о том, что сводит людей вместе.

Людям интересно узнать, какие ещё существуют способы найти родственные души. Вы только посмотрите на книги типа «Как сделать настоящее американское лоскутное одеяло» или «Божественные секреты женской дружбы». Все эти книги есть не что иное, как описание структур общения — смастерите лоскутное одеяло или научитесь играть в какую-нибудь экзотическую игру, — то есть всё то, что сводит людей вместе и даёт возможность поделиться собственным жизненным опытом.

Все эти книги по сути своей рассказы, объединённые общим видом деятельности. Да, забыл сказать, это преимущественно женские рассказы. В них нам почти не встретить новых моделей социального взаимодействия мужчин.

У мужчин есть спорт. Есть выпивка. Этим список, пожалуй, и исчерпывается. А ещё есть бойцовские клубы. Хорошо это или плохо.

(Чак Паланик, писатель)

Словосочетание Мэрилин Мэнсон как нельзя лучше отражало символ современной Америки.

Все лицемерие, с которым я сталкивался в жизни, как нельзя лучше помогло мне понять, что все мы имеем светлую и тёмную половины и каждая не может существовать без другой.

Когда я читал “Потерянный Рай”, я открыл одну интересную истину. После того, как Сатана и его окружение взбунтовались против Бога, тот, в свою очередь, ответил им тем, что создал человека. Со слов Джона Мильтона, появление человека — плод не только божьей милости, но и сатанинского зла.

Почему-то мало кто до сих пор интересуется первой частью моего псевдонима, спрашивая в основном о Чарльзе Мэнсоне. Не стоит забывать, что Монро, этот символ красоты и роскоши, также имеет свою тёмную половину, как Мэнсон имеет свою светлую.

Балансирование между добром и злом и выбор, который мы делаем между ними в той или иной ситуации — это и есть то, что формирует нас как личность.

(Мэрилин Мэнсон, “Долгий, трудный путь из ада”)

Когда вас в очередной раз поправят “не одеть, а надеть”, скажите, что ограниченно-правильным конструкциям вы предпочитаете свободолюбивый стиль раннего Пастернака.

И удалитесь под его строки 1913 года:

Все оденут сегодня пальто
И заденут за поросли капель,
Но из них не заметит никто,
Что я снова ненастьями запил.

Я так и не стала взрослой.

Моё лицо и тело старятся, я накапливаю впечатления и опыт, но всё это внешнее, осязаемое.

А внутренне я как бы ещё не родилась.

(Ингмар Бергман, “Осенняя соната”)

Если вы склонны к самобичеваниям из-за ошибок, вспомните Рэя Брэдбери.

В 1951 году он написал рассказ “Пожарный”, который по просьбе редактора расширил до размеров романа.

По его же совету Брэдбери придумал и новое, более броское, название. Для этого писатель позвонил знакомому пожарному и выяснил, при какой температуре воспламеняется бумага.

Так родился всем известный роман “451 градус по Фаренгейту”. Изданный в 1953 году, он быстро привлёк к себе внимание и заслужил множество наград. А десять лет спустя даже удосужился специального издания для средних школ, для чего роман подвергли дополнительной редактуре и цензуре.

Но вопиющей ошибки в названии книги, продублированной также и в эпиграфе, многие не заметили. Потому что на деле бумага горит при 451 градусе Цельсия, а не Фаренгейта. Во втором случае бумага просто приобретает коричневый цвет, а чтобы она загорелась, температура должна быть где-то 843 градуса по Фаренгейту.

Тем не менее эта грубая ошибка не помешала книге стать классикой, а её автору — надеяться, что люди поверят в его историю про знакомого пожарного.